Новая Глория
интерконтинентальные истории
книга первая
рабочее название – Паладины, варвары и остальные
Глава первая
В замке Каос готовился обед.
Готовкой был занят экстраординарный батлер замка Каос. Повара в замке давно не было — в деревне говорили, что главным ингредиентом последнего блюда повара стал сам повар.
Батлеру было все равно, что болтали в деревне. Помимо причудливости батлер обладал бесстрашием перед ликом судьбы. Он любил своих хозяев и готов был на всё, разумеется в рамках своих возможностей, только бы хозяева были счастливы.
Потрогав печь, он убедился, что она еле нагрелась, что было не удивительно — дрова были сырыми, на что указывал дым, стоявший на кухне. Низкая температура печи не остановила батлера, из последних сил он поднял огромную медную кастрюлю, полную воды, и водрузил её на металлическую плиту, лежащую на печи. Целых пять минут понадобились, чтобы худые кривые ноги батлера перестали трястись, а дыхание вернулось в нормальный ритм. То, что кастрюлю можно было сначала поставить на печь, а потом налить в неё воду, не приходило ему в голову. Ведь это на благо хозяев, а на их благо он будет страдать как угодно. В рамках своих возможностей.
За эти пять минут передышки печь не нагрелась ни на градус. Поэтому батлер встал над кастрюлей, засунув туда свой нос гоблина из страшной сказки так, что он почти касался воды, и начал ждать.
Где-то через четверть часа, когда вода стала тёплой, батлер принялся за готовку. Кряхтя и улыбаясь в пустоту, он достал из редко плетеной корзины тушку курицы, которую он зарубил утром. Или вчера. Или это та, которую задрали недавно собаки? Или… Ах, да неважно. Устроившись у печи на скамеечке, он начал ощипывать изуродованную тушку. Перья батлер бросал в приоткрытую дверцу печи, что удивительно разнообразило атмосферу запахов на кухне. Резкая вонь перебивала остальные неприятные запахи, которые уже давно жили в углах старой кухни в подвале замка Каос и победила даже дым, вынужденный в своём поражении бежать под низкий потолок. Вокруг батлера происходила жестокая битва ароматов, царящих испокон веков среди этих камней и куриноперьевой вони, вторгшейся на чужие территории с наглостью завоевателя. Вонь выигрывала, но нос батлера, который выглядел так, будто вобрал в себя все самые ужасные запахи этого мира, оставался равнодушным к этой битве гигантов. Старые красные глаза, обрамленные редкими белесыми ресницами, слезились, но нос был непоколебим. Батлер добро улыбался.
Почти целый час понадобился, чтобы ощипать курицу. У печки было тепло и хорошо, но со временем искривленный позвоночник отбросил адекватность и начал больно протестовать против скамеечки. Работа с курицей была закончена — почти все перья нашли свою дорогу в огонь или на пол у печи, а внутренности были вынуты и сложены в помятую миску у ног батлера.
Со стонами батлер поднялся на ноги, уронив при этом курицу на пол.
Наказав её укоризненным взглядом, батлер поднял уже повидавшую кухонный мир со многих ракурсов птицу, заботливо отряхнул её и бросил в кастрюлю. Спустя минуты сомнений туда же последовали её внутренности. Вода в кастрюле была уже прилично горячей, но до кипения было ещё далеко. С видимыми усилиями батлер прошел к массивному, встроенному в стену буфету и открыл дверцы. Верхние полки буфета были полны продольными ящичками, неаккуратно подписанными названиями растений и трав. Эти кривые надписи вогнали бы любого ботаника или императорского ученого в ступор. Наряду с простецкой придорожной травой здесь встречались очень редкие названия. Были и такие, которыми торговали в Новой Глории на вес золота, а были такие, о которых говорилось только в сказках. А некоторые из названий были вообще неизвестны современным ученым.
Не следуя какой-либо системе, батлер начал доставать из разных ящиков травы, листья, веточки, лепестки и ягоды, некоторые в сушеном виде, некоторые же свежие, будто только что сорванные. Ссыпав свою добычу в большую миску из камня и прикрыв глаза, он начал толочь содержимое. Всё медленнее и медленнее становились его движения, пока батлер окончательно не остановился и не навис над миской. Спать он умел в любых условиях, это был полезный дар, если ты прислуга в замке Каос. Удар головой о буфет разбудил его. Миска опрокинулась, раскидав изувеченные растения по полу. Собрать их было намного труднее, чем курицу — мелкие сухие крошки липли к грязному полу, а веточки и травы забивались в щели меж камнями. Ноги батлера гнулись и подламывались, а позвоночник скрипел, но чего только не сделаешь ради любимых хозяев, право же. В конце концов ингредиенты подчинились упорству бравого слуги и собрались в миске, чтобы быть немедленно высыпанными в кровавую воду с дрейфящим куриным островом в кастрюле. За ними последовала хорошая горсть соли и щепотки порошков из нижних ящичков буфета. Со всем возможным усердием помытая в ведре картошка и освобожденная от гнилых листьев капуста были мелко и крупно порезаны и брошены вслед братьям по несчастью.
Убедившись, что происходящее в кастрюле находится в контролируемом состоянии и имеет температуру выше живого человеческого тела, батлер принялся за готовку десерта.
С полки напротив буфета он вытащил большую жестяную коробку, когда-то расписанную невиданными птицами и цветами, теперь же помятую и облезшую. На деревянный стол из коробки были вывалены старые пряники. Некоторое время батлер в задумчивости смотрел на них, потом все пряники последовали в уже известную каменную миску, где кулинар не без усилий растолок их в крошки. Ссыпав крошки в ополоснутую после внутренностей курицы жестяную миску, он разбавил их подозрительно желтоватой и густой молочной массой из кувшина с отбитой ручкой, щедро посыпал всё, включая стол, сахаром, и начал месить получившееся тесто. Убедившись, что месиво достигло нужной кондиции, он налепил из него пряникоподобных кучек и разложил их на столе. Обед был почти готов, оставалось лишь сварить чая и дождаться выброса куриного варева в атмосферу.
Обитатели замка Каос тем временем не голодали. Дуглас Игнациус Даркус Каос, хозяин замка и земель, с утра занимался поеданием картошки, которую он тайно сварил в своей спальне. Лорд Каос был божеством и ему не подобало варить на своём алхимическом столе картошку, а потом носить её в карманах своего просторного шелкового халата и есть, когда никто не видел. Но он делал это, потому что был божеством революционным и вообще иным.
Богом он назначил себя сравнительно недавно — в прошлом году. Каос провел неясный, но кровавый ритуал, придуманный им самим, и объявил себя некробожеством. С тех пор в деревне Львиный Камень его называли некромантом и даже написали на него жалобу в город.
Впрочем, некромантом его называли всегда.
Сына некробожества, Цайка Каоса, мало интересовали люди из деревни и их нытье. Его так же не интересовали люди города. Он был суровым страдальцем. Сегодня он накрасил свои ногти и подвёл глаза особенно густо черными красками, нарисовал на щеке кровавую слезу и занавесил лицо длинными черными волосами. Ближе к обеду он убил утку и съел её в полусыром виде. Было бы намного брутальнее съесть её сырую и с перьями, но Цайк еще не был готов к подобного рода мероприятиям. Он испек утку на огне, спрятавшись в пристройках.
Аннемари же в еде не нуждалась. Она не голодала никогда, ибо людские ощущения были чужды ей. Она сидела в столовой в углу на перевернутом ведре и плела веревку, на которой по её задумке должен в скором времени быть повешен Цайк.
В замок Каос Аннемари привел Дуглас, сообщив, что она любовь всей его божественной и бесконечной жизни. Она жила в замке уже год, каждый день уверяя всё больше своим поведением всех, кроме некробога, в своей полнейшей неадекватности. Она не говорила ни слова, хотя порой начинала пронзительно верещать. Иногда она выла или подражала кряканью уток, поголовье которых почему-то редело день ото дня. Дуглас же уверял, что Аннемари не только говорящая, но и романтичная и одарённая особа, прелестно облекающая слова своей любви к нему в поэмы, да и вообще обладательница большого сердца.
Вырвать именно это сердце было целью Цайка. С появлением романтичной и воющей поэтессы общение Цайка с отцом сошло на нет, что расстраивало сына некробога. Втайне он уважал Дугласа и надеялся на то, что когда-то тот поделится с сыном секретами некромагии, да и вообще признает равным себе. Но старший Каос постоянно был занят собой, своими экспериментами над трупами крестьян, огородом или другими типичными делами некробожества. Цайк не имел понятия, как привлечь внимание отца к себе – убийства овец из деревни или как бы небрежно и забытая в столовой рука трупа, которого Цайк с большим трудом откопал на кладбище у замка, не производили на Дугласа должного впечатления. Он улыбался Цайку своей лёгкой приятной улыбкой, делал замечания о погоде и уходил в свои покои, или погружался в размышления. Но младший Каос всё равно строил великие планы о захвате внимания своего отца и последующего общего их царствования над деревней у замка, когда появилась Аннемари и стеной встала между отцом и сыном, внеся раздор в некогда тихую и спокойную жизнь маленькой божественной семьи.
Невзирая на отсутствие аппетита и разногласия, семья собралась в положенное время за столом. Столовая была одной из немногочисленных комнат, которых можно было назвать жилыми. На огромных окнах висели тяжелые пыльные занавеси драматично-фиолетового цвета, дорогой, хоть и давно нечищенный, ковер прикрывал грубый каменный пол, дрова в камине были сухими, со стен на собравшихся смотрели предки Каоса, чужие люди, демоны и он сам в дорогих рамах. Хозяин замка и его семья сидели за старым дубовым столом, причем Аннемари предпочитала сидеть на перевернутом ведре, которое она уже два дня носила с собой, а Дуглас и Цайк занимали места на массивных стульях под стать столу.
– Какие новости, дорогой сын? – обратился Дуглас к Цайку, сидевшему напротив и мрачно смотревшему в окно. Каосы знали, что обеда ждать можно долго. Аннемари была занята веревкой, Цайк придумывал гимн обреченных на смерть и только Дугласу было скучно.
– Деревенские ничтожества написали в Нордхайм жалобу, – ответил Цайк со всей возможной мрачностью.
– Да… Я слышал об этом. Неблагодарные люди. Я столько сделал для них, – Дуглас попытался вспомнить, в каком вообще направлении расположена деревня. Он крайне редко бывал там днём, чаще он крал ночью живых крестьян для своих божественных опытов, или рылся на кладбище в поисках мёртвых крестьян. Но ещё чаще он беспомощно спотыкался в темноте о камни и корни, стараясь определить своё местонахождение. Крестьяне до безумия боялись и ненавидели Дугласа, но в его фантазиях он всё же был добрым и мудрым лордом, внимательным пастухом, оберегающим своё стадо. А трупы и живые тела ему нужны для изучения новых заклятий, он же некробог. Воистину, крестьяне — неблагодарный народ.
– Паладин Нордхайма послал в Новую Глорию за поддержкой, – с явным отвращением к процессу беседы сказал Цайк. На самом деле для него было невероятно радостно говорить с отцом, но старая привычка проявлять отвращение ко всему брала верх. Из-за припадочной Аннемари у Цайка теперь редко появлялась возможность нормально побеседовать с Дугласом. Она то вопила ему в лицо, то кидалась вырывать его волосы, или же бесновалась инако. Сейчас она очень подозрительно притихла, видимо, занятая верёвкой и фантазиями насчёт повешения Цайка.
– Я отлично понимаю его. Это невероятно опасно, связываться с некробожеством.
– Говорят, он сам занят варварами. С севера на город идут варвары, армия города уходит на отражение набегов. Варвары что-то замышляют, их всё больше в наших краях.
– Варвары… Чем народ из города лучше варваров? Возьми паладина Салливена, сними с него его броню, дай ему в руку топор и пусти бегать по лесу — не отличишь от варвара, – тут Дуглас решил, что сказал нечто очень умное и задумался над этим, развивая мысль и уже видя в числе своих титулов «Философ. Один из Величайших». Но Цайк не дал ему домечтать.
– Из Новой Глории в город выслали паладина Джеки Винсайтера, специально для решения «проблемы» с нами. Мне кажется, я где-то уже слышал это имя.
Эта новость заставила Дугласа измениться в лице и немедленно начать думать в другом направлении. И даже вошедший батлер, ковыляющий с супницей и видом, будто он сейчас упадет, и объявивший что «изысканный эскалоп из курицы с лимоном и петрушкой» подан, не смог отвлечь его от тёмных мыслей.
***
По-утреннему холодный ветерок смахнул соломинки с крыльца „Могилы варвара“, на котором я стоял и ощупывал три ту-стома и один го-стом в кармане. Надолго этого не хватит, даже если я буду изо всех сил экономить. Придётся искать работу, со вздохом резюмировал я ситуацию и окинул взглядом центральную площадь города, куда выходило крыльцо „Могилы“.
Городской народ, любивший, видимо, поспать так же долго, как и я, не спешил начинать дневную жизнь. На площади уже были открыты лавки, кузнец стучал издалека молотом по наковальне, из пекарни неслись запахи булочек и варенья, а горожане ещё только в малых количествах и лениво слонялись меж лотков, разглядывая зелень и дичь для обедов и судача меж собой.
Пригладив вихры на голове, я придал себе беззаботный вид и пошел разглядывать предлагаемый уличными торговцами товар, надеясь ухватить из разговоров информацию о потенциальной имеющейся в городе работе. Не в первый раз я начинал жить с нуля.
Гвоздём культурной жизни города был, судя по разговорам, Джеки Винсайтер, паладин из Новой Глории. Его позавчерашнее прибытие в город, к сожалению, утонуло для меня в пиве „Могилы варвара“, и теперь я ненавязчиво отирался возле двух бабок и молодого парня плотного телосложения, прислушиваясь к их немаловажному мнению по поводу паладинов. Надо было как-то восполнять мои информационные прорехи насчёт жизни этого богами забытого угла континента.
Как ангел в ночи, несущий избавление черни, такой милости не заслужившей, явился Джеки Винсайтер городскому паладину Салливену на помощь в войне с местными варварами. Какая жуткая напасть эти варвары, хуже засухи и урагана, скот угоняют, дворы жгут, честных людей в рабство тащат. Ситуация крайне сложная, а тут ещё и никуда негодный паладин Салливен, тряпка и полный идиот, отъевший щёки до плеч на харчах своего папы, второго лорда Новой Глории. Племянник булочницы был бы куда лучшим воеводой, он и в городе живёт с рождения, и с военным делом знаком. Нет, надо приволочь какого-то левого маминого сынка и вручить ему власть. Да этот болван Салливен если после похода в туалет сам штаны завязать может – уже радость.
Но ничего, в Новой Глории хоть и одни разленившиеся тупердяи, но дошло до них, что от их славного сверного города Нордхайма польза всё ж есть. Прислали лучшего паладина своего на подмогу. Да, Джеки Винсайтер, наверное, не только в Новой Глории лучший. Он и за морем всем показать сможет, за простой народ постоять, да врагу пару горячих вломить. Теперь даже такой боров как Салливен не сможет довести город до ручки и тупо сдать его варварам. Или Повелителю Смерти… Тут бабки начали опасливо оглядываться, а толстяк понизил голос. Шпионы некробога могут быть повсюду… Но, между нами говоря, боги тоже смертны… А этот ещё и не особо умный… Говорят, он и выглядит так, будто скоро помрёт. Страшный, как геморрой последней степени, поэтому его все и боятся, видимо.
Но тут мои бабки решили, что зашли далеко в своих суждениях о местном страхобожестве, замолкли и, толкаясь, поспешили к лавке с овощами. Толстый парень остался стоять, лениво осматриваясь, и я пошел от греха подальше.
В моей голове рождался план по добыче нескучной работы с хорошим заработком. Завербоваться в городскую стражу не должно было представлять сложностей, судя по неприятностям, грозящим Нордхайму. А так как и Салливен и Винсайтер не последние ребята в Новой Глории, то и оплата должна быть более чем приличной.
Неподалеку я приметил двух крепких парней в форме городских стражников, они примеряли синие плащи. Подмастерье портного, продававший на площади готовую одежду, сонно наблюдал за ними, одергивая и поправляя иногда плащи на них и безразлично кивая на вопросы, к лицу ли им обновка.
Я подождал, когда стражники перестанут красоваться друг перед другом и передадут плащи продавцу для упаковки и расчета. Вежливо улыбаясь, я подошел и поздоровался. Один из стражников недовольно посмотрел на меня, другой по крайней мере поздоровался в ответ, хмыкнув. Я решил начать с лести.
– Я не местный, наёмником служу где придется, но вот поглядел на вас и подумал, решено, стану стражником!
Парни подозрительно и молча смотрели на меня.
– Такой выправки наверняка только на тренировках городской стражи можно добиться. По всему видно, что вы – гордость и вывеска этого города, – продолжал я.
Эта неловкая похвала возымела удивительное действие над стражниками. Они широко заулыбались, отложили свои уже запакованные и оплаченные плащи на прилавок и приблизились ко мне.
– Да брось! Городская стража – это стадо баранов! – сообщил первый.
– Унылее некуда! – подтвердил второй.
– Мы вот собрались менять профессию.
– Будем оруженосцами!
– Если получится, – строго посмотрел на второго первый. – Паладин Джеки Винсайтер позавчера прибыл в город. Его оруженосца задрали по дороге медведи. Вот мы и собрались идти к нему предлагать наши услуги.
Я мельком отметил про себя необычность гибели оруженосца. Быть убитым медведями на одной из самых безопасных дорог в обществе паладина – это надо приложить усилия…
Но отвлекаться такими подробностями я решил попозже, сейчас же я видел реальный шанс не только выбраться из этой глуши, но и, возможно, получить не просто работу, а мечту любого наёмника. Оруженосец паладина первого дома Новой Глории – такое место могло обеспечить если не счастливую старость, то как минимум месяц гуляний по местным кабакам.
Мой мозг заработал, вычисляя и решая, как мне попасть к Винсайтеру раньше стражников и получить место, и был тут же отвлечен неприятными звуками из центра площади. Все, включая меланхоличного продавца-подмастерье, оглянулись на немелодичное, но громкое бренчание. На бортик большой клумбы в самой середине площади взобрался бард, молодой парень, явно не особо уделяющий внимание своему туалету. Его волосы цветы светлой глины были нечёсаны, костюм надет кое-как, а его гитара была какой-то ну очень кривой и повидавшей мир. Увлечение дурной музыкой, видимо, отнимало у него даже то время, которое другие отводили своему внешнему виду. Прикрыв глаза и прислушиваясь к жутким, извлекаемым им мелодиям, он невозмутимо бил в струны, не отвлекаясь на недовольное бормотание толпы.
– Укуси меня варвар за пятку, что это за богохулие? – обратился второй стражник к первому. Тот не знал ответа. Видимо, город так и полнился новыми людьми в это неспокойное время.
– Чепуха. О чем это мы, – попытался снова подхватить нить разговора я. – А плащи эти ваши новые имеют отношение к смене места?
– А то! Этот синий цвет — именно тот синий, который носит вся прислуга и стража дома Винсайтеров. Ведь так? – первый стражник угрожающе посмотрел на продавца, который поспешно кивнул, отвлекшись от барда. Тот тем временем принимался голосить песню:
Прелестная красавица, принцесса из-за моря,
Молодого барда обожала.
Со своим отцом, великим королём, повздоря,
Тёмной ночью из дворца бежала.
Удивительно, но исполнение песни было хуже музыки. Срывающимся голосом бард просто орал в небо свой безыскусный текст, не отвлекаясь на такт и ритм. Вопли его резали слух и, что более досадно, мешали разговаривать со стражниками.
– Так вас же двое, зачем Винсайтеру два оруженосца? – прокричал я, не сдаваясь.
– У Салливена тоже нет оруженосца, – кричали стражники в ответ. – Вдруг нам повезет…
Но против таланта певца сражаться было не просто. Бард исполнял свою песню дальше.
Бард был молод, храбр и хорош собою,
В каждом городе имел успех.
От красивых девушек барду не было отбоя,
Не любить его было бы грех.
Покинув родину, в лачугу переехав к барду,
Принцесса радостна была,
Подобных женщин ей ведь миллиарды,
А барда уникального нашла.
Я повидал немало бардов, уж поверьте мне, в моей жизни были и светлые дни. В больших тавернах, с песнями и плясками, на городских праздниках, да и в путешествиях — часто я встречал музыкальный этот народ. Но никогда еще их песни не вгоняли меня в такой ужас пред ликом искусства. Видимо, бард кому-то проиграл в пари. Или же преследовал какую-то свою цель, мне пока что неясную.
Но оглянись, принцесса, ты сама не чудо,
И не мечта ты и не невидаль.
Любовь была совсем не обоюдна,
Барда вновь тянуло вдаль.
«Прости, красавица, прощай, не поминай же лихом,
Иду туда я, где меня все ждут.
Где женщин поражать я стану своим стихом,
А за тобою принцы пусть идут.
Толпа была теперь просто разгневана. Бард издевался над своими лёгкими зря, слушатели не просто не собирались платить за его выступление, а даже начинали искать подручные метательные снаряды. До сих пор голос певца умудрялся перекрывать недовольный гул, но я чуял, что расправа близка.
Простой я бард, хоть и красив не в меру,
Умен и знаю много песен я,
Себе я знаю цену и не верю лицемеру,
И ждут меня манящие края.»
В негодующих массах я приметил карманника. Мне доводилось работать охранником богатых купцов и алхимиков и теперь мой взгляд машинально выявлял подозрительных личностей в толпе. Карманник, прогуливаясь в толпе и, видимо, снимая неплохую добычу с поясов невнимательных горожан, приближался к нам. Ясно было, что два сытых и неплохо одетых стражника с толстыми кошельками, привлекают его внимание. Действуя по медленно зарождающемуся в голове плану, я закричал, перекрывая вопли барда (а это было непросто):
– Отличное качество у этих плащей, господа! Вы, видимо, и в городской страже неимущими не были! Чистейший шелк, вам будет так к лицу!
– От недостатка не страдаем! Для нас только самое лучшее! – кричали стражники в ответ. Несмотря на продолжение песни, я понимал, что карманник это слышал.
И так покинул бард прекрасную принцессу,
Ведь главное на свете это что –
Свободным быть, красивым и лихим повесой,
Чтоб не держал тебя никто.
Не то чтобы до этого мелодия следовала каким-то законам, но окончание песни было неожиданным. Бард дико ударил в последний раз в струны и вскинул руку к небу в пафосном жесте. На мгновение наступила тишина и я решил действовать:
– Грабят! Господа хорошие, грабят! – указывая на карманника, закричал я. Тот отреагировал моментально, моё почтение. Я не успел закончить и первое «грабят», как он уже припустил к краю площади, перемахнул через стену сада и был таков. Поднималась суматоха. Один из охранников, схватившись за пояс, не обнаружил там своего кошелька. Не раздумывая, он с воплями устремился вслед вору, его напарник за ним.
– Стража! – кричали горожане – Куда ж вы смотрите, олухи!
Я, с видом человека, знающего, что он делает, подобрал упавшие с прилавка пакеты с плащами.
– Отнесу господам их обновки, – объяснил я продавцу, но того это мало заинтересовало. Проишествия на площади не смогли завоевать его внимания, он безразлично смотрел перед собой и придерживал мешочек с деньгами.
Быстрым шагом я направился к барду, оторопело смотрящему на суматоху с вором, отнявшим у него внимание публики.
– Так ты в сговоре с карманником? – прошипел я ему на ухо.
– Нет! Ты что?! С чего ты взял! – в ужасе шарахнулся тот от меня.
– Если я тебе и поверю, поверят ли тебе остальные? Быстро убираемся, или стоим, ждем неприятностей?
– Рвём струны отсюда, – деловито ответил тот. Видимо, бежать от неблагодарных слушателей ему было не вновь.
Навстречу нам почти не попадались горожане, пара старушек недовольно наблюдали за нами со скамейки перед домом, дети пытались сбить палками яблоки с дерева чужого сада и сонный стражник на крыльце бани клевал носом. Мы оба старались не привлекать внимания, хотя даже слепой бы догадался, что мы здесь чужие. Он понял бы это хотя бы по гадкому побрякиванию гитары — инструмента пыток барда, которая висела у него за спиной и издавала звуки при каждом его шаге, напоминая о его недавнем драматичном выступлении.
– Не прими за неучтивость, но петь лучше ты не можешь? – спросил я, лелея надежду, что представление на городской площади было небольшим недоразумением.
– Не понял. Сегодня я был в ударе! Думаю, если бы не этот вор, я бы сорвал неплохой куш, – совершенно серьёзно ответил бард. Это было печально и заставляло мой план дать трещину.
– Я так не думаю, – начал я сурово. – Ты пел безобразно и я не думаю, что тебе надо ещё немного подучиться или потренироваться. В твоём случае поможет только смена профессии. И я думаю, нам с тобой не по пути. Не благодари за спасение и постарайся пропасть из этого города как можно быстрее.
-А куда ты идешь? И зачем ты меня за собой тащил? – любопытствовал бард, не спеша лишать меня своего общества.
-Была у меня мысль пристроить тебя бардом… – Я был наслышан о тщеславии Винсайтера и поначалу надеялся снискать его расположение песней о величии паладинов, или его ордена, но если бард сам признаёт музыкальный кошмар о принцессе лучшим своим произведением, то шансов навлечь на себя гнев паладина куда больше, чем обрадовать его. – Забудь лучше, а то проблемы у тебя появятся уже иного рода, похуже злой толпы.
Но бард оживился
– Отчего ж! Я бард хоть куда! Любимец женщин… – начал он.
– Да-да, слышали. Во-первых, ты похож на голодранца, во-вторых, ты не умеешь петь, в-третьих клиент — высокородный паладин. Сомневаюсь, что ему понравятся мерзкие вопли о том, какой ты любимец женщин.
– Да нет же. Я прямо на месте сочиню балладу лично о нём. И петь буду стараться. Я настрою лютню! – бард забежал вперед меня и возбужденно размахивал руками, пятясь спиной вперед и грохоча гитарой.
– Это лютня? Её и музыкальным-то инструментом назвать сложно. Ты уверен, что можешь прямо сейчас балладу про паладина сочинить? – во мне забрезжила надежда. Может, тщеславие Винсайтера победит дурной слух барда и мы всё же будем успешны.
– Как тебя зовут? – спросил я барда.
– Оркан, – важно представился тот. Он заметил мой интерес и подуспокоился. – А тебя?
Навстречу нам из переулка выпрыгнул вор с площади. Без особого интереса глянув в нашу сторону, он поспешил в следующий закоулок. Погони за ним не наблюдалось. Оркан же встрепенулся, завидя карманника, и совершил поступок, логике не поддающийся.
– Вор! – заорал он. – Держите вора!
Не могу сказать, что меня удивило больше. Баснословная тупость, проявленная моим новым знакомым, или то, что его громкий вопль звучал вполне прилично, таким можно было бы даже песни петь.
Как бы то ни было, продолжать знакомство меня не тянуло и я припустился изо всех сил подальше, в сторону замковых башней. Я слышал отрывки возгласов, топот, но промчался, не останавливаясь, извилистой улицей до стены, резко обрывающей улицу, свернул в переулок, перепрыгнул через небольшой бордюр и оказался прямо у мостика, ведущему через улицу в городской замок. Насколько мне было известно, в замке были расположены квартиры паладинов.
– Нам сюда? – раздался голос Оркана слева от меня, заставив меня вздрогнуть.
– Что ты тут делаешь?! – воскликнул я. Бард даже не особо запыхался, он стоял рядом со мной и, запрокинув голову, рассматривал сторожевую башню замка.
– Не волнуйся. У меня в голове уже готова баллада про паладина. Как его там, кстати, по фамилии?
Я решил, что богиня судьба сама велит мне брать Оркана с собой, а с судьбой я не спорю. Сунув барду в руки один из пакетов я сказал, – Винсайтер. Джеки Винсайтер. Просто спой о том, какой он замечательный и не забудь надеть этот плащ. Можешь лестно упомянуть, кстати, паладина Салливена и спеть что-нибудь злое про варваров.
Я не думал, что Винсайтер знал бардов хуже этого, но, с другой стороны, других в городе не наблюдалось. Кому как не обитателю „Могилы Варвара“ это было знать. Уж как-нибудь да повезёт, а нет, так хоть подсвечник какой-нибудь стащить попытаюсь. Вдохнув полной грудью, я надел на плечи синий плащ, а на лицо приветливую улыбку и мы с Орканом шагнули в ворота замка.